Поэмы
Элегии



Письма с "Летучего Голландца".


"Наиболее увлекательна, конечно,
история Летучего Голландца...
Иногда он спускает лодку, чтобы
передать письма на встречные
корабли... Этих писем нельзя
передать по назначению, так как
они адресованы давно умершим
людям ..."
                    Гейне.

Письмо первое.

.. Т
вой верный Петер ждет и ждет,
                              и ждет...
Мне кажется, ты писем не слала мне
Уже две сотни лет... И это вот послужит
Сто пятьдесят шестым ответом на твое
Давнишнее, истертое на сгибах....
Пишу у полубака. Вместо свеч -
Огни на остриях. На море душно. Душно.
Мне кажется, что будто по пятам
За нами стелется ужаснейшая буря,
Не в силах нас догнать... А небо крепко,
Как будто бы прибитое гвоздями
С алмазной шляпкою. Иль - занавес Шекспиров,
И на табличке : "Тихий океан".
Иль нет : "Атлантика".
Иль нет, навроде : "Остров Уайт"...
Шныряют ведьмы воздуха сырого,
Заваривая кашу Приближенья,
И кроме них - ни звука, ни души...
Порой мне кажется, что даже мы бесплотны,
Как точка среза острой гильотины
Среди трагедьи слипшихся волос.
.. Меня так беспокоит эта мысль...

О главном.
Как ты живешь?
Как ты живешь, красавица моя?
Как там наш белый домик?
Мельница на взгорке?
Как - соловьи ?
Утес на берегу?
Песок -
Все так же ли следы твои целует,
Как завещал я ?

Долгими ночами
Беззвучного теченья под луной
Беззвучною - твой облик обеззвучел,
Замедлился :
В девятой кругосветке
Я лишь заметил слабый поворот
Точеной шеи,
Искорку в глазах
И приоткрывшийся в улыбке уголок
Блаженных уст.
И я еще надеюсь
На слово их
В двадцатом обороте...
Пусть это будет - дождь.
Гроза.
Взгляд звезд мне неприятен.
Я сотни лет не видел облаков,
Хоть чувствовал движенье за спиною.
Так пусть же лучше - ты!
Твой верный Петер ждет...

29.5.95г.

"Как бы то ни было, я - живу...
Если даже я - тень чьего-либо сновидения!"
                    Гейне.

Письмо второе.

.. М
не все мерещится : Мы - призраки, мы - сон...
Да, ветхость балок, запах древесины,
Соль редких брызг, скрип старого руля,
Блеск ясных линий в черном развороте
Старинной Книги - той, что не прочесть
До дна, - все, все доступно мне. Я глажу,
А иногда, признаюсь, украдкою - кусну
Обветреный канат, и вкус смолы приводит
Меня в смешное исступленье жизни...
Но и тебе, наверное, приходит
На память детский сон, реальнее всего,
Что видела на свете, бывший. Живший
Взамен тебя. Всамделишней тебя...
Бывает, человек проносит нежность плоти
Такого сна, как светоч жизни здесь ,
В инаком мире...

А вчера наш штурман -
С его-то пегой бородой смешной! -
Взялся читать нам Гамлета...
Я вдруг почуял трепет
Сознания решенности всего :
И страха смерти,
И актерской маски.
И - времени, в котором мы плывем -
Лишь руль переложить -
И не переживая
Одной лишь нежности Офельиных цветков...
Как речь зашла о руте...
Горькой руте...
И море льнуло к борту телом всем,
Как тот глухой, прислушиваясь к току
Симфоний, содрогаясь сонно -
Все это вдруг слилось -
И ночь -
И звезд насмешливых я понял лепетанье,
Свободу вод
И крылья фей и ведьм...
Все вдруг - слилось,
И сон неповторимый течь продолжал,
Сплываясь в горизонт
Нездешней муки нежности...
Ответь мне : кто я?
Твой верный Петер ждет...

29.5.95г.

Письмо третье.

.. М
не выснилось ( сон - мысли призрака), -
Что мы сосуществуем
В равностоящем мире.
Равно-от-стоящем.
Как пара чаек взору моряков,
Как взгляду астронома - звезды,
Имея бездны лет между собой,
И, все ж таки, сливаясь с некой сферой, -
Равностоящей, равно-удаленной...
Мне выснилось : поэтому суда
Шарахаются нас по странным эпициклам,
И скалы бестелесные, мелькнув
На душном горизонте, нас минуют, -
Что там они. А мы с тобою - здесь,
Хотя и разделенные веками
И расстояньями ,
Но слитные - для них.
Одних созвездий черточки и лики...
Я помню там, -
В низине, центре, дне,
Где вывернуто небо наизнанку
Нелепой перспективой взгляда ввысь,
Случалось, что две чайки, подлетая
Друг к дружке, разевали клюв,
Крича о чем-то резко и невнятно...
И, значит, есть надежда, если воздух чист
От берегов
И времени.
Дай знак мне!
Любая птица - Знаю! - будешь - ты,
Равностоящая.
Дай знак!
Твой верный Петер ждет...

29.5.95г.


ЦИЦЕРОН.

I.

Лары.

...М
ы жили просто. Просто. Как могли.
...Валился ветер на траву теленком.
Брел полем раб с мотыгой на плече
И, хмурясь, обрывал зеленые метелки.
Садилось просто солнце... За рекой
Тянулась песня, слов не разбирая...
В триклинии - лежачий разговор
Кидался в чашу медленным самоубийцей...
И статуи, прищуривая глаз,
Кивали - на порог библиотеки...

Там жило все своею - зыбкой - жизнью,
Где нежный перст заката заводил
Учет заглавий тонкошеих свитков,
Как - ждущих вольности морщинистых крестьян.
И выпускал на свет песьеголовых монстров,
Заботливых волчиц и мстительных богов.
И люди - съеживались до размера точек,
И прятались по трещинкам в пергамент,
И накопившись там, выплескивались в буквы
Истории, разительной в величьи,
И - рассыпались, точно палочки для счета.
И - не сходился счет. Все мертвых было больше,
И - предсказания калечили живых... И вновь
Закат задумчиво сдувал
Последних строчек пыль. И уходил, печально,
Рукой усталой тогу подобрав.

И лес - казался стадом великанов, -
Себя казался много выше ростом,
И повилика - словно варварский лазутчик -
Бесшумно отворяла двери в сад.
И тот вдруг лаял сонною собакой,
А ночь хозяйкою гасила этот лай
Стелила одеяло темных дрем. -
И вновь я засыпал в библиотеке...
И снилось мне, что - гений-покровитель
Ходил всю ночь под окнами, гремел
В свой тихий колокольчик, слабо напевал,
А может - просто звезды задевал случайно...
4.4.94г.

II.

Предание.

...Я
снова здесь. - Где море лижет скалы
Доверчивым щенячьим язычком...
Рыбачьи лодки спинами чудовищ
Морских чернеют влажно на песке,
Как будто обессилев от скитаний,
И взбив у линии отлива скользкий ком,
Устраивают ложа, иодный запах -
Усталости качает колыбель...
И в снах их - словно клоун по канату
Бредет корабль, бледнее облаков,
Через пролив, трепещет парусами, -
И вздрагивает, слыша дальний рев
Голодной Сциллы с мордами на брюхе
Или - Цирцеи сыплющий смешок...
4.4.94г.

III.

Астурское письмо.

Н
ет, я - не плачу, Аттик, высохла душа.
Философов развертываю, соглашаюсь,
"Да, да!" - шепчу, и палочка - скрипит,
И летаргия слова длится, длится, длится...
Прости же беглеца! Тебя мой сонный вид
В обман бы ввел, останься я с тобою.
Меж тем, я - в скорби... Только эта скорбь
Иначе пишется на нашем языке, чем горе...
И я хожу частенько в ближний храм
Блюстителя гармонии вселенной -
Ворон прикармливаю крошками. Они -
Особенно один - с лукавым блеском бусин
Каких-то неподвижных глаз - как будто знают что-то
И силятся сказать. Но бог их - в них нейдет.
А только рядом всколыхнет
Внезапную в носилках занавеску, иль в море шевельнет
Блестящим плавником...
Он - тих. Он знает все о смерти.
Убийца и спаситель. Мир... А что же - я? -
А я - сижу весь день на берегу обрыва.
Здесь солнце так печет и так солен пассат...
И рой ворон, взорвавшись ввечеру, крича,
Уносит небо черное все дальше. Уходит бог...
Тогда я задыхаюсь, милый Аттик!
И - убегаю в лес. Там - в тьме стволы скрипят,
Скрипит моя рассохлая душа.
И вечером таких тоскливых нот, однажды я постиг,
Что дочь моя - вот здесь! Вот здесь - среди ветвей!
Такой же воздух чистый - ты знал ее - ее душа чиста -
Такой же горький плач цепляющих одежды веток...
Я был почти помешан, друг! - Всю ночь
В беззвучном исступленьи искал ее я в чаще - не нашел...
Все рядом - где-то рядом словно мелькало ее милое лицо,
И в скрипе пересохших вен струился ее голос...
Я пытался молиться и взывать, -
Но этого святого полубожества - моих ли слов
Достигнет лепетанье?
Я умолял деревья - отпустить ее
Из плена своего хмельного! -
Качал главами лес, теряясь в черноте, -
И открывал бесстыдство канувшего неба!
Куст жалобно шептал : "Пока ты - здесь, я - здесь!
Всегда! Всегда..." - Я вслушивался, впившись всею
Надеждой рук в стволы, чтоб не упасть ничком...
Меня нашел слуга - один из тех, кто ищет
Хозяев, и - находит в чаще злой.
Мне говорят, я спал почти два дня. -
Мне снился этот лес. Мне снился этот голос.
Мне снился сон. Мне снилось божество.
Мне снился дивный храм с проросшими стенами.
И этот храм был лес. И голос тихо пел...
Мне снилось как печаль в треножнике мерцает,
И девушка-служительница у огня стоит...
И так ее лицо знакомо - словно
По имени назвать... - но в странной немоте
Я слушаю и слушаю - и песня
Стирает свои звуки за собой...
И только напоследок - как будто золотом на призрачном песке:
"Мы здесь. Мы - лес, где неба - нет, и тленом под усеян!"
"Мы - божество, которым дышит жизнь!"
...Свет... Пыльный свет и пыльных сочинений
Светящие края. Клеанф и Эпикур.
Последний день великого Катона...Бахрома...Пергамент...
Почти - рожденье вновь. Но - страшно в этот лес пойти.
И вороны кружат, кружат над храмом Аполлона
И так же - не сойдут все небеса на лес,
Там где-то затерявшись - в черных крыльях...
Что делать мне, скажи! - построить героон?..

IV.

Гаэтское письмо.

Т
ебе, Помпоний - как последнему из тех,
Кто мог понять нетвердый слог мой
В года сомнений - последнему в живых. Мой Аттик!
Прошедших дней рассеялся горячечный туман.
Рассеялся туман над съежившимся морем.
И сегодня, сойдя на берег с влажных скал,
Я ждал восхода солнца, как изгнанник,
Еще не оторвавший свой позор от родины позора. Мой Помпоний!
Всю ночь - кружили вороны. И нагло у меня
Один стянул с лица кусок неплотной ткани,
Которым я скрывал ночное бденье... Друг!
Забудь слова моих чудовищных творений! -
Вот здесь - на крайнем берегу земли -
Иначе - перспектива римских статуй
В неискренности рассуждений о судьбе.
Судьба!.. Игрушка - и призванье! -
Ступить на палубу да отогнать ворон!
Судьба - еще вчера имела два лица,
А нынче поглядела ликом сына,
Которому не суждено ... Я - римлянин, мой друг,
А значит, - скальный житель. Выйти на свободу -
Всего лишь заменить пещеру на мешок
И на пещеру - большую размером. - Так думал я.
Прости меня. Я лгал.
Я врал о ликах божества, о долге, об отцовстве -
Все то, к чему я прикасался - ложь. И вот сегодня -
Чужой, несвойственной отцу ногой,
Ступил я на песок. Как переменчив мир! -
Еще вчера земля так робко вглядывалась в дали,
Желе из водорослей не несло ноги,
И за витриною туманного заката
Гетерою ума ждала меня афинская премудрость!..
Всю ночь - я плакал, Аттик, милый мой,
И в первый раз я не боюсь в слезах признаться -
Бывало, над листом так сладостно лилось,
Когда оплакивал я родину и бога. И думал - их уж - нет! -
Как думал целый Рим, что плакать - лишь риторики фигура.
Ночь - сыпала дождем. Шептала укоризны,
Кидая свой упрек в холодный камень. Я
порвал свои листки, холодною рукой
Царапанные там, в нелепом раздраженьи. -
Последняя попытка стать жрецом ума, мой друг, -
Бесславна, как любая ересь...
Восход почти настал. В каком-то исступленьи
Я выбежал на свет. Помпоний! В третий раз
Пытаюсь обяснить! - Рука так медленна!
Хоть голова - ясна, как этот чистый день!
Кому сказать вчера, - что в корчах грозный ритор
коленнопреклоненно будет на песке стоять,
Бессмысленно размахивать руками
И что-то голосить, одновременно как вдова и парка! -
Бред!.. Безумье - грех, Помпоний!
Я это говорил - и это лишь -не ложь
Безумие - оставить след в песке,
Такой же ненадежный, как в сенате имя,
Такой же обреченный, как в проскрипциях
Помеченный заглавной буквой! Я
Упал лицом в песок. И вдруг песок расцвел
Невиданным восходом нежности и боли!
Впитав весь свет. Все чудные зрачки восставших солнц
Цветы и скалы, резкий запах йода, и - зрение - мое!
И клекот птиц, и обомлевший слух мой!
И весь - взорвался вдруг, тугое источая зренье,
И вытянулся, словно трепетные пальцы,
Навстречу солнцу влажно распускаясь
С утесов земляных - щеки - моей! Моей! Помпоний!
И становился мной! - в безмолвном изумленьи!
И голос возвратился свистом ветерка легчайшего...
Как твердо встал я, друг мой! Я теперь - Атлант,
Поднявший небеса, упавшие во время основанья Рима!
Как дышится тебе теперь - единством бытия? --
Но ты - дышавший мной уж столько лет - наверно не заметишь
Подмены имени приятеля - вселенной. Поэтому - тебе:
Поверх складного столика как дивно вижу я
С вершины черепа - вот этот холм - мой череп -
Мои глаза ворочают два солнца. Воздух и вода
Терзают мои легкие. И соль морских обозов вьется
Меж век моих в мохнатых вычурных деревьях...
Друг мой! Моря за краем каменеющей щеки -
Всего лишь слез моих разжижица надеждой.
Кто стал Землей - уже не убежит:
Попытка убежать - обрушит небо
На ставшую вдруг беззащитной плоть.
А значит - на тебя... Ведь, Аттик, ты да я
Всего и есть в Италии, еще одушевленной этим состояньем...
Бежит слуга, размахивая палкой
Для убедительности громких криков. Весть.
Я знаю - Та. Побудь же мной, мой друг,
Пока иной я - мертвыми воздетыми руками
Еще попридержу тяжелый тучный свод,
Чтобы успеть проплакать черным высям
Не на бесплодный камень - а вот в это тело вот,
Что стало родиной - как было Цицероном.
Последняя слеза - тебе. Теперь я честен...
Второе я твоей родной земли, сам у себя -
На кончике мизинца...

2.4.94. - 18.10.94

Элегия Утешение.

Т
ы - жива... На последнем перроне -
Ты сошла, чтоб утешить мальчишку,
Что рыдал на скамейке синей
На последнем пристанище жизни.
- Я жива ! Вот, ты видишь буквы,
Что руки моей теплой касались,
Видишь листья, что я поднимаю
С посеревшей земли... Почувствуй
Этот запах!..
Ребенок верит
И к руке, наполненной хрустом
И теплом, прижимаясь, смеется,
И смеются теплые ромбы
Августовского солнца, грея
Ноздреватый бетон. - И частью
Там, на Станции Назначенья,
Частью - здесь, на ветру тревожном,
Ты сама себя убеждаешь,
Что не поздно сказаться живою,
Прятать тело за поворотом
Или - облаком, или - буквой. -
Если облака или буквы
Можно телом теплым касаться,
То - не все ли равно, чье - тело,
Если бренное братство бродит
В его жилах? - Уйти ты смеешь,
Лишь оставшись, дитя прижимая,
И лицо в холодном оконце
Опустелого вдруг вагона
Отрешенно и безучастно,
А рука тепла на перроне...

Может - так и любовь - и жалость
Остаются нами навечно,
И единственное прикосновенье
Нарушает все расписанья.
Человек остается теплым.
Остается живым любовник
И, целуя, запечатлевает
Постоянство свое земное,
И следок этот тонкий вьется,
Прикасаясь иными губами
К следу теплому - к иной - коже,
По-иному нежному ночью -
Той же самой, с тобой, с живою...

Или...-
Страшная эта догадка
Не дала мне уснуть сегодня -
Или это лицо, тоскливо
Прижимаясь к окну вагона
Холодящей щекой, -
последним
Взглядом смотрит на мир остывший?
Может - времени нам не хватило
На - такое - братство,
и может,

Все закончилось раньше братства?..

Даже камни лишь кажутся вечностью...
И история прекратилась,
И фанатики не успели
Распознать условленных жестов?
Не нашли в лесах следопыты,
Не прищурил веко охотник,
И дрожащая не упала
Плоть от плоти
С ветвей пугливых,
Умываясь теплою кровью?..

Может, времени - и не хватило?

О!
КАКАЯ разлука настанет!

...А надежда смеется, не веря,
А надежда свернулась комочком
Возле сердца, пушисто грея...

Мы приходим как первоклашки
В новый класс. Пахнет свежая краска.
Незнакомые бродят люди.
И иное знанье вступает
В любопытное тело... Под вечер
Ты идешь домой потихоньку.
И знакомая эта дорога
Смотрит вдруг отчужденно и сбоку.
И свое отдавать не желая
Первородство, плачет ребенок,
И ему говоря: Я - живая!
Ты выходишь на полустанке...


Но ведь это - не все... А если
Кроме этого любопытства,
Утешения этого кроме
И испуга кроме этого
Есть - иное?.. - Ведь я не плачу,
Как, бывало, лилось над страницей,
А в какой-то туманной грусти
Я пугаюсь пройти поближе -
И дежурю всю ночь над книгой
Пустотелой, - и этим ритмом,
Столь знакомым, читаемым свыше,
А не прозой, что недоступна
Разумению Их присутствья, -
Но не столь знакомым, чтоб слышать,
Ощутить свежий вкус, и рифмы
Острие пригубить, - я тоже
Опасаюсь излишнего братства
И чту меру?..
И, знать, ребенок
Еще более бестелесен...

Утешаешь ли ты живого,
Ты, живая, сошедшая с поезда?..

Элегия Яблока.

И
так, как в яблоке, стремительно от нас
                                                       растущем, 
Нам остается долька золота и вкуса, 
Нам остается осязанье цвета  
В картинах под старинной поволокой - 
Являющихся, все-таки, воронкой, 
Стесняющей и вкус, и чувство меры, 
 
Нам остается золото сечений,
Растущее помимо осязанья, 
Помимо солнца куполов, помимо 
Фигурок белых, каменных цветов... 
 
Не чудо ль - что рука готова к воплощенью?
Сажаем дерево - и яблоня цветет, 
Кидаем семя - и дитя родится, 
Родителей почти не узнавая... 
 
И так - выходят города иные.
Почти помимо нас - 
Помимо нас... 
помимо нашей славы кособокой, 
Восторгов наших, 
Зрения 
И - боли 
Растущие - помимо нас... 
И - все же- 
 
Как в яблоке, стремительно от наших
Отпрядывавшем рук - в иное прорастанье - 
нам остается вкус и золото налива... 
 
Что - знают эти руки - мимо нас?
помимо ночи нежно соловьиной, 
Помимо тяжких сонных белых глыб,- 
 Чем добыто пространство роста - мимо? - 
Как не руками этими?.. 
не чудо ль 
Чудо... 
И тонких ожерелий на плечах 
Награда виснет, влажно каменея, 
И белые фигурки смотрят скорбно - 
Почти как мы - 
На наш названый мир, 
Спиною чувствуя - иное прорастанье... 
 
Стена струится, рассыпаясь в прах...
Приходят скрепы, снимки, слепки, 
                                             буквы, 
Плоть к плоти прилегает, разрастаясь, 
Как волосы на голове Горгоны, 
Слипаясь ужасом, 
И шевелится алчно... 
 
Марионетки узнают сквозь маски,
Веревочки - исходное движенье, 
В объятиях горюют тихих, 
Даря друг другу осязанье плоти...- 
 
Но час приходит -
Тихий. 
НедвижИмый.
Все возвращается.
И яблоко нам дарит
Свой терпкий вкус и вяжущую душу,
Как будто, на границе задержавшись...
Все - возвращается,
Не в силах оторваться
От жалких жидких лип,
Кленовых самолеток,
От запаха коры 
И от камней, нагретых 
Печально возвращающимся солнцем, 
От взглядов наших, 
От скамеек мокрых, 
Не -  делится, как лезвием на дольки, 
Но отдает земле - земное... Кто-то, 
Быть может, держит там, 
За горизонтом, 
За диском солнца 
Пламенной короной 
Иную часть, 
Не принимая мысли 
В такой же трате 
И таком же росте... 
 
И к нам - выходят тени...
И качаясь, 
Стоят под липами 
На том же старом месте. 
 
И осень разбивается о крыши
Пустых, открытых настежь, комнат смеха... 
 
И медлим мы :
Как прорастет незнанье, 
Неведенье?
Кем мы себя увидим 
В яблонях нездешних?.. 


Copyright © Vladimir Antropov.