ЛЛИК
Слова – пути, мы троп чужих скитальцы, с которых не сойти, не убежать, пространства лен, натянутый на пяльцы, нам, странствуя, ни разредить, ни сжать... На петлях Бог повесит колыбели, чтоб к ветру ближе жизни стал приют, замедлен к ночи сольный плеск капели, к рассвету чаще смена вех-минут... Минут святых, что в память вбиты-вброшены – полету их ты направленье дал, чтоб улей снежный ангелов тревожа, они коснулись слов, что Бог шептал... Ведь, вспоминая, ты еще пророчишь тенями слов, забыв живую речь, чтоб поняла я – речь теряя, хочешь хоть очертанья берегов сберечь... Ведь слово-лен натянуто на пяльцы, пусть выжат звук, но слово-ткань – не сжать... В полон пелен – воздушных троп Скитальца – тебя зову... Тебе – не добежать... *** Высказав все, становишься кротче, Краткость-сестра готова к услугам, Если жизнь с каждым днем короче, Строк завиток должен быть упругим, Чтобы пружина его разрывала Латанный плач тишины сердечной, Чтобы строка до конца не знала, Чем она станет – молчаньем, речью, Жизнью, влачащейся так, без дела, Той, что неузнана, вдруг затихнет, Далью, помнящей – нет предела, Нить горизонта – зов не достигнет... Сердца комочек отмечен свыше Дальним родством с округой, простором, Речью, еще непривычной, в которой Свежесть разреженной вечности слышишь... *** Шереметьево-2 Расставанья мгновенье для Вслед за мною произнеси: Уходящая из-под ног земля Русская –уже за шеломянем еси. С веткой, ряженой серебром, Кривою дорогой, облитой льдом, Русская земля – уже за холмом, Русская земля – уже за крылом. С жизнью, молитвенно прожитой, С горсткой, горечью скрученных строк, – Земля, зовущаяся Святой, Земля, уходящая из-под ног... Расставанья мгновенье для, Прозревая пустынность лет, Произнеси, вслед за мною, вслед: Русская – уже за шеломянем земля... *** Бостон, февраль Взгляд мой, отлучен, стал в пространство влюбчив, горизонта зонт ждет, дождем обижен. В даль, родней, чем близь, кличется: "Голубчик! – выдержу ли жизнь, где тебя не вижу?" Дали уголок от разлуки – гулок. Взгляду ли легко влиться в долы-лазы? Шага отпечаток, где свернул в проулок – горестно и сладко стало сердцу разом. Паутины тоньше ветра вольный волос… День прожит, пустующий, где тебя не вижу... Путаницей веток твой затоплен голос, тайнообразующих – херувимы иже… *** К А. П. Излечивает ли тебя – певучий, птичий язык, одолевающий время, просторы, льнущий, глохнущий в складках шторы, душе служащий – духовной пищей, язык-посредник – последнее средство разлученным нам – понимать друг друга, за пределом житейского поля, круга... язык-свидетель – твоего детства, ты – слова его произносишь чаще тех, других, непонятных, чужих и диких, ведь слова его, даже горькие, слаще слов любви, любви и любви музыки... Сей разбитый язык – не боится дали, даже если он празден, лукав и грешен, даже если он источник печали, лишь слова его ту печаль утешат, даже если это слова упрека, только эти слова нас с тобой излечат, потому что на этом исчезающем наречье я могу говорить иль с тобой, иль – с Богом... *** Мы кружим по воздушной тропе, сонным солнцем чужим освещенные, каждый шагом, молитвой – к судьбе обращенные. В дни-отдушины – падает вниз камень, сердце иль слово, остывши, над воздушной тропою склонись, словно тяжесть былую забывши. Ветра слушай осмысленный свист, наблюдай лепестка дольку-лопасть, словно души, сорвемся, как лист, даль легка, как осенняя пропасть… По воздушной тропе, чуть дыша, я иду, сонным солнцем залита, отводящий беду, каждый шаг обращен к тебе, как молитва... *** Сопричастница горнего, ангелица-совесть, владычица вести, голосом сорванным набросаем вместе – вместе пережитую жизнь-повесть, доведем до глянца тропу, с коей – и не свернуть... Кем-то вкратце, когда-нибудь нечаянно и прочтется, нечаянно и зачтется штопаный-перештопаный путь, или – его частица... Вестница-ангелица! Как узницу-жизнь ни души, Доводя до безысходности, униженья, Ничтожества, et cetera... Не возвышена ль жизнь – движеньем каждым – пера, вторящим – души движеньям... *** То, что в памяти я утеряю, Ты припомнить мне помоги, Ты идешь к створкам-дверцам рая, Беглым эхом во мне – шаги. Те слова, что напишем, не скажем Те, что скажем, не сможем сберечь, Самой шелковой сетью однажды, Отзвучавшая – ловит речь. Жизни-жалобы отблеск – кроток, Веселит, укрощает взгляд, До непройденного поворота Ты идешь, к дверцам-створкам, в сад. Время прозы, березы -ветви, Резвость праздника, дым стыда, Сквозь сплетенные пальцы-сети – Пробивалась бедой – вода... Вспоминать никогда не поздно, Взглядом – пламя ловить в золе... Мы покинем поникший воздух И в осеннем канем тепле. Жизнь, как слово, немного стерта, Но погибший вкус – на устах... По листве мы ступаем мертвой К дверцам-скобкам, сбивая прах. К запрещающим скобкам-дверцам Разлучающим взглядом льни... Змейкой света свиваясь в сердце, Помнишь, как разбивались дни? В прошлый мир наш войдем, доверясь, О потерях ли говорить? Ты идешь к самой верной двери, Я должна – ее отворить. *** Прячась, пламя пророчит, лишь время через сердце проходит рекою, в роще-времени я потерян – научи меня речи покоя, той, просторной от жара и пыла, Время-Бог проявляющий милость – чтоб душа ожила и забыла быль, в которой былинкою билась, колких крыльев стирая величье – знак причастья к одолженной доле – слово гаснет в пути, словно воля, научи же меня безразличью, чтоб истлевшей листвы созерцанье приучило к полету-паденью, научи – стать безвременной тенью, научи тишине и вниманью, ибо времени жаром не греюсь – пусть минует минутная слава, слава-ворон накличет потерю слов, влекущих застывшею лавой. Слово-Бог, прояви свою милость, разрезая даль-сердце рекою, чтоб душа, оживая, простилась, разыщи меня в роще покоя, да, того, что уже неминуем, научи меня музыке смертной – может, жизнь наугад именуя, мы спасаем её незаметно? *** Руки, изгибы-излуки, кольцо, путь, крыльцо, крылья рук, тропка, черта... Черты твои робки, зыбко – лицо, чужое, должно быть, когда дни врозь – забыть, не думать об этом, пробегая мимо, ускользая, сквозь осень, зиму и лето, подыскивая предлог любой в любое года время, сбивая в строфы трофеи строк, чтоб до голгофы пронести бремя – плач у плеча, лицо, свеча, час вьюг, речей час редкий, жизни сбившийся круг, кольцо, руки, свившиеся, как ветки... *** "...новую маленькую книгу, жесткой пемзою вытертую гладко, подарю я кому?..." Гай Валерий Катулл Катулл Валерий Гай, строка пробилась сквозь козни хроноса, из рая в рай... Застывшей пемзой выровнен папирус, строки пробился первый локон русый, чтоб ты воспел... Да сохранят нас музы от смертных стрел. Рассвет бежит, случайно дарит солнце лучей раскрытый веер-щит, читаю вслух бессмертного Веронца, угаснувшей латыни медный звук, живя приметами, как он, ранима предсказанностью дней, часов, минут, чрез два тысячелетья, в Третьем Риме, во время лихолетья, казней, смут, живя, как он, без устали готовя табличек воск, со слов сдувая пыль, слова на лоск сбивая, или быль – пыль, по которой – облик восстановят... *** Утро сырое – хмуро, плачет, плачет сентябрь, дорожка в листьях, как шкура – прячу- щийся леопард. Дождик выпал до срока, вымок летний газон, и затесалась сорока- сплетни- ца – в стаю ворон. О, как блестит ее спинка! пламенем синим, пером... На желтом скате суглинка – в инее листья сыром. Слух особенно чуток, воздухом ранен сырым, стая подросших уток тянет- ся, словно дым, припоминая что-то, то, что оставить жаль, в нить-петлю перелета, таю- щую взяв даль... Утро сырое хмуро, прячу- щийся сентябрь. Дорожка в листьях, как шкура - плачу- щий леопард... *** В рай возвращаясь, превращений ангел, Роняет перья, словно листьев груду, А ласточка-двойник, держась над прудом, Дрожит как жизни радужная рамка. В рай возвращенный – не способен к мщенью, Пусть с высоты – советует, иль судит... Без сброшенной листвы – уже не будет Ни пагубы шагов, ни превращений. В разоблаченной облачной отчизне, Пора осенняя, в природе – прочерк... Все отлетает – листья, слово в роще, Созревший плод – к подножью древа жизни. Иль ангел превращений молвил слово, Иль был полет торжественен и краток – Но дышит в слове влажный отпечаток Слетевшей жизни – словно лист кленовый... *** Вселенная упрямая – упруга, горнило неги в шелке-вышине, где шелестим мы, нужные друг другу в последней, голубиной глубине, где скоро лечатся укоры-речи, и зависти развитой шелуха, там вьется вестью точною, как вечный полет молитвы, первый прах стиха, где жизни нить – пока отрезок краткий – вживается в протяжную черту, хранящую от недругов, украдкой – до смирной смерти – слова чистоту, где шелестим мы, нужные друг другу в последней, голубиной глубине, вселенная упрямая – упруга, горнило неги в шелке-вышине... *** Воробьиный щуплый щебет-плеск срывается на хрупкий вороний грай. Журавлей, не существующих без небес, заклинило во мгле, низине рая. Ангел – голоса закидывает леску в глубину души, облокотившись о край облачной кромки-волоса. Не спешит, кружит, выматывая душу, жизнью-движеньем не тревожа, образа Божья – своего отраженья. За словцом вылавливает словцо, выбирает за словом слово, свивает в вихрь-кольцо, доволен, что окольцован, знает: на свете том, Он тебя встретит, заденет легко крылом... И – узнаешь Его по кольцу-примете... *** Дни окованы днями, Слово скрывается словом, Клонится лист кленовый, Ангел крылья роняет... К весям свисает осень, Осень, что без усилья Травы дождями косит... Ангел крылья роняет... Сквозь темный ворох веток Вспыхнет контур обманный, Бог проникая светом, Ловит петлей тумана, Царствует, шарит, ищет, Ждет твой призыв негромкий, Птичьим замучен кличем, Листьев кромсает кромки. К ветви, святой, как мощи, Ветер припал... Тревожней Жизни, прозрачней роща – Свет поджидает Божий. *** Дышит вблизи – нас создавшее время, кротостью тешит укор голубиный, прочих забот – опрокинуто бремя пышною полночью, спящей в глубинах. Время, когда слов рожденные волны взмыв гребешками, становятся тише, встретив молчанье, когда оно – полно жизнью, полночной побежкою мышьей. Лепетом бабьим время разрушит, стрелкой-крылом – отчужденье предметов, время, когда отутюженный стужей – звук искаженный – хуже приметы. Время, когда из полночной скорлупки, тенью-птенцом пробиваются грани вести – оливою в клюве голубки, той, что укором, снижаясь, изранит... *** Деревья " Ивы-провидицы мои! Березы-девственницы!...; " М. Цветаева Деревце-девственница, офельина сестрица – провидица, ива, к ручьям льстива... Оперенные веером коры березы – не ангелов ли метаморфозы? Собираются в стайки, строятся в Царских Вратах – на Троицу... Осина – красива, растеряна, иудино темное дерево – протягивает ветвь уставшую каждому – падшему... Словно ветхие вехи неровные – ветки терновые – изгибы гибельного кольца вокруг Иисусова Лица... *** Возрастающей тишиною Утвержден возрожденный день, Чей торжественный свет волною Сбывшись, ночи сбивает тень. Что – простором одарит? – Ветер, На листву растративший пыл... Растревожив ветвь на рассвете, Улетев, о листве забыл. Ветру ропота – нет преграды, И, не зная других забав, Стоны листьев зурной цикады Пробираются среди трав. Звука нить, невесомый волос, Сохраняет капли росы, Отягченный росою голос Разрывается, как призыв... Чтобы в сердце упав, как в точку, Слово-правда и слово-лесть, Тишины пройдя оболочку, Возродилось, как слово-весть Гавриилова... Вешний ветер, Ветер жизни, растративший пыл, – Он ли нас бередит на рассвете, Оживляя прошлого – тыл... Обрамленный дымкою, рамкой, Рой березок вьется вдали Стайкой, легкою, словно ангелы, Отряхнувшие прах земли... *** "Бренно Марфой быть, Марией - Вечно..." М. Цветаева Ты надолго сроднился с Эолом, На дорожках воздушных служа... Слыша твой исчезающий голос, Оживает, дрожит душа. Ах, душа ведь – Мария, не Марфа, Только б – взгляда ей не сводить... Держишь душу в руках, как арфу, Напряженную слышишь нить. Только б душу, в сердцах, не корили За восторг, униженье, каприз, Ведь не Марфа она, Мария, Устремленная взглядом в высь, За Учителем – каждое слово Повторяя, спеша, служа... Божий Глас, дуновенье Эола, Голос твой... Всё – дрожит душа... *** К столу письменному подхожу ангелом босоножьим, словно, к подножью Божьему – смуту бумажную ворошу... страница – источник, средоточье уст, заповеди Божьи говорящих, строка, парящая, как ветвь горящая, страница-пустынница, словно куст... слушать, слышать – одна должна... ухожу от толпы рассеянной шагом, жаждущим, моисеевым – за словами – растерянная тишина... Мир становится тих и пуст – все вбирает земные речи Бог – говорящий терновый куст, куст-предтеча – вечности... *** Не распутаны узы словесные, сети, неисповедимы непройденные пути, с точки зрения музыки, строки эти, Орфей мой ласковый, не суди, за Гермесом – вереском, вправо-влево бредя, на жизнь права утрачивая, зная – с плеском – как с древа, облетают, умолкнув, слова, радуйся! Душе-эвридике, – просторно на молчании-рубеже, безлистные – тихи, растеряны кроны, бессловесной – глуше душе, отговорившие уроним сети – вместе, непройденный путь – ощутимый успех, слова не тронув, умножим жесты ветвей, навеки влекомых вверх... С точки зрения музыки, строки эти, Орфей мой ласковый, не суди, не распутаны узы словесные, сети, неисповедимы непройденные пути... *** "До долины Иосафата Снова встретиться не хочу..." А. Ахматова Смертным просторам – Стану покорна... Как Вероника, Плат с Ликом Нерукотворным, Бережно, на весу – Образ Твой пронесу, До Суда Страшного – Уставшею Магдалиной – Образ, крупицу правды – До последней долины Засушливой – Иосафата... Образ инеем припорошен Вечности, словно сон... Образ – посильная ноша – Бессмертен и невесом... *** "Последней звезды безболезненно гаснет укол,.." О. Мандельштам Как хмурый вол, ворочается утро, в тот час, когда укол звезды потух, в тот час, когда уже пропел петух – вернись к душе, вернись в смиренье мудром, когда уже молитве внял Господь, средь линий тополиных отклик слышен, когда слов журавлиных тает плоть, сомкнувшись клином, увлекая выше... Ты – дней творец- создатель, ты, виновник лжи-жизни, дней-колец в озерах-снах, запутывайся в прежних именах, как в вешних листьях соловей-любовник, запутывайся в боли-глубине, и вспоминай – все это было, было – звезда, петух и света ветвь в окне, молитва, плач, приметы каждой были... *** "Жена же Лотова оглянулась <...> и стала соляным столпом." Бытие, 19,26 Жена оглянулась, как будто бы сбилась... И к жизни тянулась оставленной – телом-струной, но, побежденная тишиной – подобием смерти – застыла, и в соляной столп, твердию став, обратилась... Но Богу послушный и праведный Лот, вел дочек – бездушною далью – устало, за Вестником, шедшим пред ними... Вперед, как будто прошедшей судьбы не бывало... Начать, потерявши все, в годы седин – бесстрашия путь, скрепленный лишь верою хрупкой... Но столп тот соленый, как веха, один – укором, уступкой... *** Зима идет неслышно, с тыла, оглянешься лишь – все бело, и хрупкое грустит перо от холода в горсти застылой. К концу недели вышли сроки... Бесцельно, в ряд, ребром встают вопросы. Серебром в приют страницы льются строки, в оконные провалы-дали... Сквозь дни, снесенные с петель, глядишь и ждешь, чтоб сквозь метель, снег, или дождь, на Святки – ветки замерцали... *** "И порой, на заре ни клочка от былого..." И. Бродский Может, кто-то в игре этой – сложит лишь слово... На погожей заре – ни клочка от былого. Как случайный прилив, с подголоском небесным, вдруг причалит мотив – к облакам, что над лесом. Ломка – там – горяча кромка дальнего света... Звук сгорает в лучах, словно слава поэта. Житель далей – забыт, дум властитель вчерашний, отрешенно скользит – став душою бесстрашной... *** "И вновь без возраста природа, и дни, и вещи обихода, и даль пространств, как стих псалма." (Рильке – Пастернак) Сквозь рощу ропщет непогода... Природа – частью обихода приходит в хрупкие дома, как древность – ревностью псалма... Деревья горечью коры, рассказывают о недуге – расходятся поверий круги и затихают до поры... Стихия – вестница простора, скользнув в который, видишь – мелки с разрозненными днями споры, и переводишь взгляд на стрелки, что к вечности вознесены... Штиль тишины – твой взгляд, как взмах, как веха-знак, чтоб не бежал от битвы-встречи, которой мир ночной встревожен, но ждал, как дара – хромоножья, у Вечности – прося увечья... *** Душа ушла, исколота покоем... С укором горя росшая душа – к тебе тянусь, таясь, коснусь рукою, с тобой очнусь от жизни, чуть дыша, с той мукой, что равна любви свершенью – двух штор волна, разрежен светом лён, и жажда лишь ответ на утоленье, и тишь – на вздох, что стыл, неутолен в те дни, и годы, месяцы, недели, в которых – жизни бесконечность, суть, в тех до-словесных весях беспредельных в саду, где лабиринт, как – путь, где ты меж тишиной и тишиною тенистой нитью в след за мной идешь, роняя в душу мне родное слово, ты – это слово, словно влагу, пьешь... *** К Рождеству Неужели – сердце твое не дрогнет, слова не вспыхнут, истлеют тихи ты не догадаешься, что по дороге идешь, которой доверились пастухи? Сердце не дрогнет твое, неужели? Неужели, жизнь перейдя, продрог ты, не догадавшись, что в колыбели плачет, лучами задетый – Бог, в час, когда открывает тайну Марии – Звезда, возникшая в тенях туч... Нам же, забывшим, мнится случайным – тот, дорогою ставший Луч... Неужели, не чувствуешь, как движенье освобождает тебя... Как свежа снежная мгла... Как – от униженья избавляет – по этой дороге шаг?
СТИХОТВОРЕНИЯ. ТОМ 2 Москва, 1999 г.
*** Скитальцу...